Сын военного, родившийся в дороге, в поезде, идущем во Владивосток, на самый край света. Роды принимала его десятилетняя сестра. Мальчик, в жилах которого смешались татарская и башкирская кровь, с детства мечтавший танцевать и только танцевать… Рудольф Нуреев влюбился в театр с первого взгляда. Накануне нового 1945 года матери удалось достать билет в Уфимский оперный театр — на патриотический балет «Песнь Аистов» с башкирской звездой, Зайтуной Назретдиновой. Рудольф вспоминал: «Первый поход в театр зажег во мне особый огонь, принес невыразимое счастье. Что-то уводило меня от убогой жизни и возносило к небесам. Только вступив в волшебный зал, я покинул реальный мир и меня захватила мечта. С тех пор я стал одержимым, я услышал "зов"».
Его отец, герой войны, политрук, не мог вынести, что сын занимается таким девчачьим делом, как танцы. Это вызывало в нем бешеный гнев, презрение, он избивал Рудольфа. И самое страшное — выключал радио, когда звучала музыка. А жизнь без музыки для Рудольфа была адом. Он вспоминал: «Я был везунчик. На нашей улице почти ни у кого не было отцов. И каждый придумал своего папку. Сильного, смелого, который возьмет с собой на охоту или научит удить рыбу. А у меня отец-герой! Вся грудь в орденах. Даже следам от прута на моей заднице завидовали. Только я хотел, чтобы он уехал… Потом он приезжал ко мне в театр. Даже аплодировал. И, помнится, пожал мне руку. А я смотрел на него и думал, что вот он, чужой, старый, больной. И теперь я могу его ударить, а у него не хватит сил дать сдачи... Странно, сейчас я не чувствую обиды, я просто вычеркнул из памяти все, что причиняло боль».
Рудольф Нуреев с семьейФото: nureyev.org
Сначала маленький Руди танцевал в фольклорном ансамбле в Уфе. Потом его порекомендовали учительнице балета Анне Удальцовой. После фестиваля башкирского искусства в Москве Рудольф попытался поступить в Московское хореографическое училище. Его признали одаренным и рекомендовали к поступлению в Ленинградское хореографическое училище, потому что там имелось общежитие, а в Москве — нет… Нередко такие бытовые мелочи определяют человеческую судьбу.
В Ленинграде Нуреев обрел и своих истинных учителей, и возможность учиться столько, сколько ему было необходимым. Его считали недостаточно длинноногим для танцовщика, но он поражал всех гибкостью, а еще – высотой и длительностью прыжка: он превзошел знаменитый прыжок Вацлава Нижинского, который когда-то сравнивали с полетом!
Нуреев умел летать над сценой. Так не умел больше никто.
В 1961 году Рудольф гастролировал с Кировским театром в Париже. Париж 60-х! Нуреев, который был не таким, как все, и в СССР рисковал сесть по статье 121 - за «мужеложство», вдруг понял, что жизнь может быть иной, любить можно по своему выбору, а еще — можно жить красиво. В окружении красивых вещей. И получать за полеты над сценой очень много денег.
Существует легенда, что Нуреев воспользовался своим уникальным талантом и совершил «прыжок к свободе» — одним прыжком преодолел заграждение в аэропорту, когда уже шел в сопровождении сотрудников КГБ на регистрацию на рейс в СССР.
На самом деле все обошлось без прыжка, Нуреев просто подошел к полицейским и на плохом французском сообщил, что хочет остаться и просит политического убежища. Его отвели в комнату, откуда было два выхода: к трапу советского самолета и во французскую полицию, и оставили одного, чтобы он принял окончательное решение. Он подписал заявление о том, что просит убежища. Конечно, такому великолепному танцору убежище предоставили.
И у него появилось все, что он хотел: свободная жизнь, лучшие партии, любовь по своему выбору — и дорогие вещи.
Среди них — туалетная вода «Knize Ten» Knize, которую Нуреев считал своей второй кожей.
Knize Ten, рекламный постер 1945 года
Впрочем, «Knize Ten» и пахнет именно кожей, грубой, дегтярной, острым можжевельником и зеленым чаем, бергамотом и гвоздикой, а еще запахом зверя: жарким острым цибетином. Одновременно горячий и свежий, грубый и нежный, жесткий и изысканный, «Knize Ten» идеально соответствовал натуре Нуреева.
Существует легенда, будто «Knize Ten» пользовался датский танцовщик Эрик Брун, который стал величайшей любовью Рудольфа Нуреева. Утонченный, стройный, голубоглазый блондин, «скандинавский бог», во всем – противоположность смуглому «азиату» Нурееву, его соперник на сцене, его любовник в жизни… Знакомые иронизировали, что с помощью «Knize Ten» — по словам одного парфюмерного критика, «пахнущего русскими кирзовыми сапогами и мехом русской шапки-ушанки на немытой голове» — Брун пытался оттенить свою внешнюю аристократичность, сделать свой образ более брутальным. И что Нуреев захотел всегда носить на коже запах любимого. Но эта версия мне кажется слишком нежной и сентиментальной. У мужчин все проще и суровее, и парфюмы они выбирают под свои вкусы, ни на что не ориентируясь. Даже такие сложные мужчины, как Рудольф Нуреев. А «Knize Ten», казалось, был создан специально для него.
Рудольф Нуреев и Эрик Брун
Балетоманы говорили, что Нуреев вернул ценность мужскому танцу. До него мужчина на балетной сцене был скорее помощником женщины-балерины. Тем, кто подхватывает, поддерживает, сопровождает. Было мало чисто мужских партий. Но Нуреев танцевал так, что в «Баядерке» все ждали именно его сольного танца. Да и в других спектаклях: он приковывал к себе все внимание, очень мало оставалось партнерше… На равных он будет танцевать только с гениальной Марго Фонтейн. И их танец будет так прекрасен, что, конечно же, им припишут любовную связь, хотя на самом деле их связывала только глубокая, нежная и преданная дружба.
Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн в балете "Потеряный рай"
…Нуреев никогда не тосковал по родине. Приятелю, который предположил, что Рудольфу не хватает воздуха родины, он сказал: «Не приписывай мне свои мысли. Я совершенно счастлив здесь, я не скучаю ни о ком и ни о чем. Жизнь дала мне все, что я хотел, все шансы». Он посетил СССР, когда умирала его мать. Он вспоминал: «Я не знаю, что я чувствовал тогда. Я чувствовал, что в России холодно. Физически и психически. Я отсутствовал 29 лет. Я стал равнодушным и отстраненным иностранцем».
Нуреев был сильным. Очень сильным. До самого конца. Умирая от СПИДа, он боялся только того, что не успеет завершить постановку спектакля «Баядерка». Нуреев был сильным — и он мог бы стать воплощением «Knize Ten»: природная дикость нот — и изысканность исполнения.
Современный «Knize Ten» очень недурен, хотя стал более свежим и менее животным, нежели тот, который так любил Рудольф Нуреев. Нота кожи в нем все еще соблазнительна. Однако стоит поохотиться за винтажом: «Knize Ten» прекрасно сохраняется.
Елена Прокофьева родилась в Москве, обожает Петербург, любит Тоскану, Прованс и Блуа. Интересуется историей городов, людей и вещей. Постоянный автор журнала «Gala-Биография». Писатель, выпустивший целый ряд биографических и художественных книг. Парфюмерией очарована с раннего детства. В равной степени ценит винтажи и удачные современные парфюмы. Любимые ноты: тубероза, жасмин, бессмертник и кожа.
